Николай Велимирович
Vincent van Gogh - The Cypress Tree and Flowers
Нищий какой-то постучал в двери хижины, которую Черный Ворон заполнял мыслью и молитвой.
Когда Ворон открыл дверь, нищий приковал взгляд к лицу хозяина и стал молча, как изваяние.
— Какое добро ищешь, брат? — сорвался у Ворона с языка вопрос. Ворон взял его под руку, ввел в свою обитель мысли и молитвы и остался там с ним до тех пор, пока холодная маска луны не заменила огненный лик солнца.
— Знаешь, когда умирала моя мать, — объяснил нищий с досадой человека, который говорит о вещах либо слишком известных, либо совершенно неизвестных, — перед смертью она поведала мне, что родила близнеца, тогда же, когда и меня, но что он пропал из колыбели и что я не буду иметь покоя, пока его не найду. Легко испустила душу моя мать, постепенно утекли и мои семьдесят лет, исполненных неосуществленной надеждой и безуспешной погоней за близнецом. Поэтому гляжу я на тебя, после тщетного вглядывания в миллионы других, не найду ли свою тайну в тебе.
В это время совы закричали рядом с хижиной. Нищий рассердился и начал ругать ночных птиц:
— Как будто людям нужно их отвратительное пение! Кто это?
— Мои близнецы, — сказал Ворон. — Не сердись, брат, ведь им тоже не нравится дневной шум людей. Тишина ночи — единственная сцена для их песен. Их ночное пение и зрение выверяет и дополняет наше дневное.
Нищий в недоумении пошарил своим посохом в углу хижины, как будто искал новых мыслей. Из угла выпорхнули цыплята, гонимые испугом, которого было больше, чем воздуха в их телах.
С досадой и не без иронии нищий спросил:
— Может, это тоже твои близнецы?
— Да, — ответил спокойно Ворон, — это мои и твои близнецы.
Молчал нищий, удивленный словами, каких не слышал никогда за свои семьдесят лет. И Ворон молчал, размышляя о скорости звезд, танцевавших на небе одна вокруг другой, и об изяществе старых атомов, вращавшихся один вокруг другого в глазу нищего, и о Боге, Который на все это смотрел и Своей улыбкой управлял.
А когда настала глубокая ночь, нищий сказал:
— Дай мне поесть, брат. Я голоден.
Оторвал Ворон глаза от своих видений, ибо слышал голос нищего, но не слышал слов. Потом все-таки вывел смысл слов из дошедшего голоса и ответил:
— Даю тебе того, что Бог дал мне и совам, и чем сам я постоянно сегодня питался — воздуха и воды. Вдыхай воздух медленно и глубоко, испей воды с мыслью о Боге, и голод оставит тебя. А завтра будем молиться о хлебе. Видишь, Ангелы питаются эфиром, а Бог — улыбкой!
В ту ночь пошел сильный дождь, и нищему не давали спать его удары струй по деревянной кровле, а также шум побежавших ручьев. Тогда он разбудил и Ворона, прося, чтобы тот сказками своими помог ему скоротать время.
— Что ж, — отозвался близнец всякой твари, — время укорачивает остающийся путь и наш, и солнца, так почему бы и нам не укоротить время. Да как укоротить то, что не существует, не существовало и не будет существовать? Видишь ли, время — это одна из сказок. Собственно, меняющееся движение сказки и погоня за сказкой составляют сказку времени.
Вот, скажем, два солнечных луча исходят утром из одной точки, но один падает на землю, а другой — на Юпитер. Когда встречаешь иностранца, подумай, что твоя и его генеалогия нисходят к началу истории и приходятся на одну и ту же точку, на тех же мужа и жену. Что, таким образом, легче, нежели найти своего близнеца?
Я — близнец всему, кроме Бога. Все, что существует, спало некогда в одной со мною утробе. Все, что вышло из этой утробы — с глазами или без глаз, с мозгом или без мозга — это мои братья и сестры. И отец мой — это брат мой, и мать моя — сестра моя. Когда усвоишь эту сказку, найдешь близнеца, которого ищешь, обретешь и покой, который, как тень, невидимо носился рядом с тобой семьдесят лет.
Ты — сын человечества, а не сын одного мужчины и одной женщины. Тысячи поколений работали на тебя, несли тебя, как вечную тайну, пока наконец не передали твоей матери, чтобы та явила тебя свету. Древняя и многодейственная машина переливала тебя из бочки в бочку, из отца в сына, пока, наконец, из руин всему предшествующей арки не появилась и твоя бочка на пучине вселенской Майи.
Под грузом тысячи поколений тяжело идти прямо, тяжело и согнувшиcь, тяжело на ногах, тяжело и на голове.
Тем не менее самым правдивым хронистом прошлого является настоящее.
Мы знаем о своих предках то, что знаем о себе, и не знаем о них того, чего не знаем о себе.
Человеку дана одна мать, как один золотой талант, не для того, чтобы закопать этот талант, а чтобы его умножить, гope тому, кто говорит: «У меня была одна мать, и я закопал ее». А благо тому, кто говорит: «Дана была мне одна мать, а сейчас у меня десять матерей». Горе матери, которая говорит: «У меня был один сын, я закопала его, и сейчас я уже не мать». Один сын ей дан, чтобы открылись у нее глаза на многих сыновей, плачущих под соседними крышами. Один сын ей дан не для того, чтобы иметь, а чтобы научиться быть матерью.
Сказка материнства и братства — это сказка, которую солнце знает и ценит, а люди предчувствуют и недооценивают.
Будь матерью и священником для каждого живого сущего. Ибо мать — лишь печь для варки картофеля, если она не священник. А священник, если он не мать, подобен повару, который держит пустые горшки на огне и обещает голодным обед.
Когда Бог, Матерь мира, говорит о детях своих, Он говорит: «Мой Сын». Почему бы и тебе обо всех соседях твоих, которые кружатся изо дня в ночь и из ночи в день с этой больной планетой, не сказать: «Мой близнец»? Скажи истину, и истина сделает тебя молодым и спокойным.
Закаркал однажды ворон перед моей хижиной, и я сказал ему: «Доброе утро, брат». А ему это было приятно, и он спросил, чем может отплатить за любезность.
— Ты, брат, живешь двести лет на земле, — ответил я. — Каркал ты над моей колыбелью и будешь каркать над моей могилой; скажи мне что-нибудь о Боге и людях.
Ворон же сказал:
— Едино сердце у Бога для всех Его детей, потому он и называет в единственном числе: «Сын». А человек имеет сердце, составленное из сердец, потому и видит все во множественности.
Близнец мой, глубоко под землей клокочет вода и сказывает о чудесах света, об увиденном из облаков, когда она была паром. Высоко в облаках гремит пар и сказывает о чудесах, об увиденном во тьме под землей. И вода под землей не знает, что она — близнец воде в облаках. В таком незнании, таком самозабытьи, и человек живет. Сказка самозабытья — колючая сказка земли.
Назавтра, до того как старик встал, Черный Ворон спустился в деревню и принес хлеба, достаточно для двоих на весь день. Прежде чем есть, Ворон перекрестил хлеб и прочитал молитву:
— Да будет благословенна сестра-пшеница, наша близница на земле, отдавшая свою жизнь, чтобы нас накормить. Да будут благословенны лучи солнца, вошедшие в колосья пшеницы, из которой сей хлеб; и вода, выпитая пшеницей; и вещества, питавшие пшеницу; и почва, на которой злак возрастал доверительно и радостно; и руки, хлеб растившие, жавшие, моловшие, выпекавшие; и души, нам его даровавшие. Да простит нам пшеница, что мы едим ее. Мы ее переносим из смерти снова в жизнь. Мы едим ее из любви, а не из ненависти, как и она питалась плотью и кровью наших предков, королей и нищих, захороненных в земле, где она росла. Прости и помоги, пшеница-сестра. Войди в нас и соединись с нами, и помоги нам своей красотой и добротой, чтобы и мы соединились с Богом, как с тобой. Ведь ты, святая пшеница и мать, — Божие тело и Божия кровь.
А когда ели хлеб, Ворон взял ковш воды и подал его гостю, благословляя так:
— Да будут благословенны водород и кислород, великие элементы превеликой водной стихии на земле. Да будут благословенны все водоемы и все каналы, и все артерии, по которым эта вода текла тысячи лет, все камни, все отроги, все облака, растения и останки — все русла и пути этой воды. Да разольется по нашим телам божественная влага, полная Божиего Духа и пресветлого эфира, брата нашего. Да имеет она действие крови Божией в нас, напитав, очистив, освежив наши тело и дух. Да войдет она в нас, как в храм Духа Святого, и да поможет своим и нашим ощущениям, наша святая сестра-близница, вода многовидная.
После трапезы вышли из хижины хозяин и гость его, близнецы. Растроганный нищий обнял Черного Ворона и промолвил:
— Я исполнил материнский завет, отыскал близнеца, и нашел покой душе. Жизнь и смерть сейчас для меня — одинаково дорогие храмы покоя.
Волнение мешало ему говорить. Старик опустился на росистую траву. Ворон прижал его голову к своей груди, а солнце, великий первосвященник Божиего алтаря, улыбнулось душе нищего и подняло ее в выси.
Ворон-Близнец выкопал ему могилу возле своей хижины, посадил ирисы на могиле и позвал птиц, чтобы вместе его отпеть.
Comments